Хелкараксэ

Вздыбленный лед… Бескрайняя пустыня, изрезанная трещинами, изломанная волей Моргота. Острые пики торосов, причудливые очертания прозрачно-зеленых и матово-белых глыб. Хелкараксэ…

Для них не было иного пути – вернуться обратно не позволяли ни Проклятье, ни гордость. Нужно было идти вперед – через торосы, через холод и ветер. Вперед – к давно оставленному ими Средиземью, к земле, на которой они впервые увидели звезды и которой не знали их дети. Только вперед…

Пустыня встретила их тишиной. Серебристые отблески света искрились на снежном покрывале, и они замерли в немом восторге. Она еще не казалась страшной, эта незнакомая страна. Только на подходе к ней, когда воды Ульмо еще не были скованы холодом, над ними пронзительно и горько кричали чайки. Рыдание сопровождало их в пути, отголоски плача чудились им в чаячьем крике. Преданных и обреченных на гибель провожали лишь чайки…

Пустыня приглядывалась к ним неожиданными черными полыньями и провалами трещин, следила бесстрастными зрачками звезд, баловала теплом. Сил еще было много, и эльфийские шаги еще были легки, и в сердцах жила небезнадежная надежда, и воздух был мягок.

Пустыня ждала…Они миновали немало лиг. Им нечем было согреться и негде спрятаться – но они продолжали идти вперед. Наперекор всему, что случилось.

Тогда они еще изредка останавливались и давали отдых усталым ногам. Но эти остановки были краткими – холод гнал их дальше и дальше. А пустыня молчала…

Тишину нарушил едва заметный шелест: по льду поползли белые змеи поземки, и с ледяных верхушек тонкими лентами стал осыпаться снег. Небо заволокла темно-серая мгла, и окреп ветер. Мгновение спустя все вокруг утонуло в белой круговерти, и ничего уже было не разобрать: ни острых, как бритва, сколов, ни тех, кто шел рядом. Колючие снежинки впивались в лицо и руки раскаленными иглами, таяли и замерзали на коже ледяной коркой. Они смахивали ее – и продолжали идти. Метель выла и хохотала, насмехаясь над хрупкими существами, посмевшими нарушить ее покой… Ветер слепил глаза, перехватывал дыхание, сбивал с ног. Им приходилось нагибаться, чтобы устоять под его напором. Они жадно ловили воздух – но его все равно не хватало…

Метель утихомирилась так же, как и началась – все разом стихло, и на черное небо вновь высыпались хлебные крошки звезд. Лишь тогда они смогли оглянуться – и не увидели многих… Тихая песня поплыла над белым безмолвием – они прощались с ушедшими, и горечь первых потерь отравила их души… Пустыня собирала скорбную дань, Пустыня не могла отпустить их слишком легко. А они продолжали идти…

Через несколько лиг воздух стал звонким и прозрачным, и скрип снега разносился далеко, до самого горизонта. Они шли молча – продрогшие и вымокшие до нитки, в жесткой одежде, что не спасала от холода, с упрямым отрешенным выражением на застывших лицах. Мороз крепчал, и вот уже воздух стал колким и хрупким, как первые льдинки. Он обжигал их, мешал им дышать, и новый вдох приносил с собой боль. Им снова не хватало воздуха, и идти становилось все тяжелее. Но Пустыне и этого было мало – вновь поднялся ветер… его порывы налетали неожиданно, хлестко били по израненной коже, сковывали движения. Все внутри дрожало от этого ветра – каждая клеточка, каждый нерв. Казалось, этот ветер пронизывает плоть насквозь, и внутри поселялась дребезжащая боль. Скрип снега и взвизгивания ветра…

Кто-то падал в снег – чтобы уже не подняться. Кто-то находил укрытие от ветра и засыпал там – чтобы уже не проснуться. Кто-то проваливался в трещины – чтобы уже не выбраться. Их оставалось все меньше и меньше, и только воля Финголфина помогала им идти. Его воля да их ненависть…

Пустыня исподволь заползала в их души, калечила неизбывным ужасом, учила жесткости и эстель. Пустыня скалилась фиолетовыми тенями и пеленала их белым саваном, заставляла помнить о тех, кто рядом. Пустыня была прекрасна в своем неумолимом величии. Пустыня была страшна…

Они шли еще многие лиги сквозь морозы и лед. Они научились отличать вьюги, несущие тепло, и вьюги, несущие холод. Они поняли, что нельзя останавливаться. Они помогали идти тем, кто ослаб – но уже не оборачивались к тем, кто не встанет. Только их шаги да свист ветра…

И казалось, что этому пути не будет конца…