|
2003
***
Руки-то раскинь – в стороны.
Крылья у меня – ворона.
Только вот одно – белое…
Что же я тебе сделала?
Чаша до краев – полная.
Выпить все – до дна… – больно как…
А к рукам полынь ластится.
А с ресниц слеза – катится…
Словно по крылу – лезвием.
«Если бы» – в висках – «если бы»…
Тишина горит – свечечкой
Сломанной твоей веточке…
***
Расколоть тишину на задворках усталой вселенной,
Распахнуть пустоту и замерзнуть на скользком краю.
И не быть никогда – разве только морской горькой пеной
Иногда вспомнить мир, где еще о любви Вам пою.
Разорвать нить дорог, сбросить путы и пыли, и долга,
Разделить на двоих эту боль – и забрать ее вновь.
И не помнить о Вас. И не знать. И не верить. Недолго
Прожила в этом мире убитая Вами любовь.
Раздарить все, что есть. Стать песчинкой безликой эпохи.
Рассорить свою грусть, и слова, и удачи – но Вы…
Вам меня не забыть. Вам до гибели помнить те крохи,
Что успела отдать Вам среди суеты и молвы.
Вам меня не забыть. Мне – не быть никогда меж живыми.
Только алая метка на белом, как зимы, крыле.
Я нашла Вас. Я Вам оставляю лишь имя
И неровную вязь моих букв на блокнотном листе…
***
Почернеют деревья от влаги,
И осядут сугробы январские.
Мне не хватит ни сил, ни отваги,
Чтоб быть рядом с тобой, мой неласковый.
Перебитые крылья не склеишь.
Пустотой мои раны не лечатся.
Ты меня уберечь не сумеешь –
Осторожней, лишь сам покалечишься.
Перебитые крылья не склеишь.
И не мне тебя лаской отпаивать.
Ты меня уберечь не сумеешь
От себя же. Прощай же, мой раненый…
***
Боль не сможет унять покой.
И на снегом изломанных ветках
Стану я безрассудно-злой,
И мятежной, и ножевой,
Стану лезвием и стрелой –
Разве ветер живет в беседках?
Боль не сможет унять покой.
И весенним ручьем журчащим
Стану тоненькою травой,
Стану ласковой, неземной,
Стану светлою и святой –
Чтобы жить в одном настоящем.
Боль не сможет унять покой.
Но тебе не узнать об этом:
Как жила я своей бедой
И разлукой, и тишиной,
И надеждою, и тоской –
И застужена, и согрета…
***
Злая горечь горящих листьев.
На асфальте – заплатки пепла.
Ты мои потеряешь письма,
Мимоходом вздохнув об этом.
Злая горечь печного дыма –
В чьем-то доме тепло и тихо,
Кто-то к ужину ждет любимых…
А в моем дому – мрак да лихо.
Злая горечь седой полыни
Въелась в кожу – ведь ты же помнишь…
…Нет уже? Не твоя отныне?
Ну, как скажешь.
(да что ж так больно?..)
***
Ты меня не найдешь, обернувшись с потерянным взглядом
В ту счастливую осень на стыке двух долгих веков.
Ты меня не найдешь. Не простишь – значит, так было надо.
А кому и зачем – знает, может, один только бог.
Впрочем, он, даже если и знает – не скажет,
Нам самим выбирать свой веселый и горестный путь.
А на губы мои моя память снежинками ляжет
Твоего поцелуя – шального и робкого чуть…
Я была бы с тобой, если б только ты смог быть со мною.
Но, видать – не судьба, или как там еще говорят?
В этой стылой зиме я ладонями веки прикрою –
И увижу сквозь них твой устало-растерянный взгляд…
***
Ты пришел в мой чертог, и хрусталь этих стен зазвенел в ответ,
узнавая тебя… И еловая ветка хлестнула окно в безветрии…
Мне ли память твою не знать, когда в ней – живу…
…И когда хрусталь запел от звука
шагов твоих, и когда над землею моей зеленая заря взошла
двумя солнцами, и когда дыханье мое холод раздвинуло,
поняла вдруг: не ищу – нашла…
Что ж… Играть – так играть до конца.
Что цена мне? – рассветное пламя
Станет кровью на стенах дворца…
Их хрусталь меня тихо обманет,
Зазвенев от сторожких шагов –
Для чего ты нарушил покой их?
И свинцом станет золото слов,
Тихой горечью сердце наполнив…
А хрусталь, отзвенев, замолчит…
Разве в мире бывает больнее?..
Что в груди твоей? Льдинка? Гранит?
…Только я ни о чем не жалею…
***
Так могло бы быть – на изломе лет
Повстречаться с тобой нечаянно…
Свой забыть зарок, вспомнить свой обет
И не вспомнить века отчаянья.
Так могло бы быть – на твоих руках
Язычком огня вдруг затеплиться,
Вспомнить бездну лет и не вспомнить страх,
Быть с тобой всегда хрупким деревцем…
Так могло бы быть. Так могло бы стать.
Тишина небес смотрит ласково…
Только – не сберег. И так горько знать,
Эта встреча – зря. Все напрасное…
***
А стихи так давно не пишутся…
Мне тебе подарить будет нечего.
Ах, как сладко сейчас дышится,
Коль не помнить мне – человечьего…
Если память собрать заново,
По кусочкам сведя ушедшее,
Ты сочтешь меня сильно пьяною,
Или – хуже того – сумасшедшею…
***
И ляжет на руки чья-то проседь,
И локон шелковый станет паклей…
А он уже ни о чем не просит,
А он уходит, не зная, прав ли.
А он уходит, и мне на плечи
Ложится сумрак осенней ночи.
А он уходит… Не мне перечить.
Пусть он уходит, раз он так хочет.
***
Золотым венцом –
То ли тёрн, то ль хмель…
Прошлых дней следы
Догорят в тиши.
Над моим крыльцом –
Облака потерь.
В серебре воды
Луч луны дрожит…
Нараспашку – дверь.
Пусть уходит всё!
Я себе прощу
Горечь новых ран…
Как просила: «Верь»…
…снегом занесёт
Неживой цветок
Заполярных стран.
***
Черного пламени жгучие языки…
Близок уже, слишком близок момент расплаты.
Черный цветок на ладони моей руки.
В небе закатном последней грозы раскаты.
Цепок венец на лбу – то ли терн, то ль хмель…
Каплями крови стекает на землю вечность.
Ты, что боялся горечи и потерь!
Ты тишиной оплатишь – бесчеловечность!
Черное пламя. Столб. Языки огня.
Черный цветок умрет на ладони, корчась.
И почернеет закат золотого дня…
И ухмыльнется полдень оскалом волчьим.
Черное пламя. Гордою и прямой –
Цепи? Веревки? Осиновый кол в сердечко? –
Облачком стану в небе. Углем. Золой.
…Здесь же – по мне одной будут плакать свечи.
***
Небо умрет, и планета закружится
В вихре пустых страстей.
Крохотной птахе – озерная лужица
Больше земных морей.
Маленьким крылышкам с ветром не справиться,
Да и не нужно ей:
Мертвого неба пернатая странница
По перекресткам дней.
На небе умершем зажжется закат,
И его капли упадут на крыло.
Она, забывшись, обернется назад –
В тепло.
И, вмерзнув в лед, она не сможет летать,
Но это норма среди «просто людей»…
И что с ней станется – откуда мне знать?
Поверь…
Сонное марево, замки воздушные,
Пропасти из песка.
Крылья усталые, ветру послушные,
Горькие облака.
Что-то забудется, что-то останется
В памяти раной дней…
Мертвого неба пернатая странница…
Негде укрыться ей.
На небе умершем зажжется звезда,
И луч ее укажет крылышкам путь,
А ты не вспомни про нее никогда –
Забудь…
И растворится в этом небе она,
И станет облачком прозрачная тень,
Твоя дорога снова будет длинна –
Поверь…
***
Боже, какая чушь пишется…
Как же банальны строки…
Если становишься лишнею,
Любые слова – жестоки…
***
Шорох слов – и усталости жесткие руки…
Не до старости – мне б дотянуть до разлуки…
До разлуки с тобой, до разлуки с собою –
В непроглядной ночи зверем раненым взвою…
Будет плакать закат золотыми слезами,
Будет свету не рад, кто пойдет вслед за нами…
Будут падать снега и дороги ветвиться,
Эта пыль – навсегда на чуть влажных ресницах…
Шорох слов – и усталости добрые руки.
Забери меня, сон, у беды и разлуки…
***
В дом вползет змея – холодом.
А в висках – «моя» – молотом…
«Хрупкая моя веточка»…
«Ладинька моя»… свечечка…
Стоном в тишине – «брошена»...
Счастье прошлых дней – крошевом.
Что ж ты так, родной, что же ты?
Сотни жизней в миг – прожиты…
Сотни жизней вмиг – вдребезги.
Только горький дым вереска…
***
Да почему же так больно-то?
Господи, что же так больно?
Памятью время расколото
На «до» и «после» – невольно…
Легкое кружево снежное
Наземь ложится сегодня…
«Ладинька… хрупкая…» К лешему!
Боже, да что же так больно?
***
Цесаревна горечи и тоски,
Цесаревна памяти, ставшей ядом.
Вскрыть бы вены – по белизне руки,
А поди ж ты – жить отчего-то надо.
Цесаревна зорь и любимых губ,
Цесаревна тех трех часов заветных…
Только мир оказался на счастье скуп.
Ты ж привыкла: коль верить – то, значит, слепо.
Цесаревна боли и пустоты,
Цесаревна горя, княгиня пепла…
Ты, чьи время сотрет черты!..
–Об одном прошу: о покое склепа…
***
Тесным обручем боль сдавила виски…
Будь же прокляты мои ночи!
Память… стылой водой реки
Словно камень, мне душу точит…
***
Простишь ли мне эти ноябрьские дни?
(А. Ахматова)
Простишь ли мне эти ноябрьские дни
И миг на перроне вокзала?
Простишь ли мне будущих женщин твоих –
И то, что о них я знала?
Простишь ли, что верила и ждала,
Любила – вот диво – зрячей!
Простишь ли никчемные два крыла
И ночи тоски и плача?
Простишь ли? Сумеешь ли ты понять,
Как страшно, когда – разлюбят?
Люблю! Но тебе о том не узнать.
И – жаль того, что не будет…
***
Брось… я писать не умею.
Строки мои – забава,
Когда моя боль, шалея,
Хлещет из жил отравой,
Когда по щекам стекают
Слезы смертельным ядом…
Любый мой! Заклинаю!
Брось… не читай… не надо…
Колыбельная
Баю-баюшки,
моя ладушка,
моя зоренька
в тесной горенке…
Баю-баиньки,
моя Ладинька,
ясный солнышек,
хрупкий колышек…
Была веточкой,
была весточкой,
была нежною –
хранил бережно…
Стала – брошеной,
травой скошеной,
ломкой льдинкою
да соринкою…
Баю-баюшки,
моя ладушка,
спи, усталая,
зорька алая.
Баю-баиньки,
моя Ладинька,
в вечном сне твоем
мы с тобой вдвоем…
Когда я уйду…
Помни меня – среди трав, что душистыми лягут под ноги коврами.
Помни меня – чьи-то нежные губы целуя опять,
Помни меня – от всего остается лишь память.
Помни меня – мне себя у тебя не отнять…
Помни меня – в тихом снеге, что будет кружится,
В плеске воды, в белой чайке над серой Невой,
Помни меня… Даже если даже если захочешь забыться –
Помни меня! Я всегда, мой любимый, с тобой…
***
Окунуться в стон и от боли вскинуться,
И опять завыть мукой одиночества.
Как тебе, родной, нынче спится-дышится?
Не тревожат ли попусту пророчества?
***
Горькая складка у губ.
–Вы меня любите, леди?
–Больше, чем жизнь, милорд.
Голос так странно-груб,
Словно бы охлест плети:
–Я же Вам нужен, леди?
–Больше, чем жизнь, милорд.
Под кругляшками луп –
Россыпь ее столетий.
–Вы меня помните, леди?
–Лучше, чем жизнь, милорд.
Вой водосточных труб.
Горечью слов последних:
–Что ж Вы не рядом, леди?
–Кто я для Вас, милорд?
Стоном сорвется с губ:
–Вы меня любите, леди?
(–Ты же не мною – бредишь…)
–Больше, чем жизнь, милорд.
***
Не пей. Вода – это чьи-то слезы.
И смерть твоей не излечит боли.
Твои давно отшумели весны,
Ты – только пепел, Листок Кленовый.
Не плачь. Разлука бывает краткой,
Бывает долгой, бывает вечной.
Но – что ему все твои тетрадки
С стихами, прозой? Он счастлив, Свечка!
Он счастлив… ты разлюбить не сможешь.
Забыть – не в силах. Уйти – не вправе…
Ты станешь ломкой. Но – суше, строже.
Кленовый Лист в серебра оправе…
***
Умирают закаты… И окна, ослепшие ставнями,
Распахнутся в пустячную горькую призрачность дел.
Мы когда-то любили… мы светлыми были и славными…
Кто же нас искалечил с тобой, кто же это посмел?
Как любить, если клочьями снов моих сыплются в омуты,
Распадаясь и плача, кровавые кисти калин?
Если души, как инеем, смертью безжалостной тронуты,
Если в воздухе – гарь от поруганных древних святынь?
Как молчать, когда дни изо рта льются криком бессолнечным,
Как поверить, когда впереди – только пепел и лед?
Как не помнить, когда раны штопаны болью и строчками?..
И – наотмашь – пощечиной: Он. Никогда. Не поймет…
***
Рвутся ниточки – тонкие-тонкие,
Как обрывочки струн, тенькают.
Паутинку – из душ соткана –
Оставляю в былом времени.
И, когда тишина вскинется
Звоном колоколов горестным,
Назови меня тем именем,
Что тебе было мной создано…
***
Молитесь, миледи, ступив на ступень эшафота.
Слезой королеве негоже заканчивать путь.(Скади)
Где-то однажды – в жизни ли прошлой?
Нож гильотины… время пороши…
Смех злобной швали. Кровь по ступеням.
Вы меня звали, тусклые тени?
Тонкие руки… бледная кожа…
Господи Боже, разве ты можешь?!
Кольца, подвески, веер из перьев…
Прошлое – было. Разве? Не верю…
Гулкие залы. Мягкое ложе.
Вечное небо. Взгляд – чище, строже.
…а под глазами – черные тени.
Нож гильотины. Кровь по ступеням.
***
Я сейчас не о календаре...
я скорей о бушующем пламени
желто-алой листвы на дворе...
о разлуках и встречах во сне –
я сейчас не о календаре...
О погоде? Да нет, не о ней...
что дожди или солнце несмелое? –
губы стали от инея белыми,
не жалей – было/не было сделано,
пей – прозрачную холодность дней!
О погоде? Да нет, не о ней...
Я сейчас... Дыма, сердце болит...
как-то странно стучит – с перебоями...
кем, когда были дни наши скроены?
Чем накликали злое с тобою мы?
Дыма, Дымушка, сердце болит…
***
–Ты опоздал…
–Но ведь ты обещала дождаться?
–Разве? Ты слышал, как бьются сердца на асфальте?
Или как ветки ломаются граем ворон оголтелых?
Или как рвется «сейчас»: «Не смогла… не успела»?
Ты опоздал…
–Но ведь ты обещала мне выжить…
Ты говорила, что сможешь – и станешь мне ближе…
–Я ошибалась. Над мертвыми время не властно.
Я умерла. Чудеса? Ты был прав – только в сказках.
Ты опоздал…
–Но ведь ты обещала вернуться!
–Тише. Зачем ты кричишь? Я – разбитое блюдце,
Хрупкий кленовый листок, что лежал на ладони.
Крошево с пальцев осыплется. Полно. Не помни.
Ты опоздал…
–Ты меня предала.
–Не успела.
Ведь ты же знал, что так будет – и в чем теперь дело?
–Ты мне нужна…
–А зачем? Я слепа и нелепа.
–Лжешь! Ты не можешь забыть…
–Глубь могильного склепа?
Да, тут ты прав.
–Я тебя ненавижу.
–Не ново.
Скольким уже ты в сердцах говорил это слово?
–Ты не любила меня.
–Нет. Любила. И очень.
Ты составлял приговор. Ты поставил в нем точку.
…ты опоздал.
На усталых губах лед не тает.
–Хрупкая… солнышек…
–Ладо… не надо… все – знаю…
***
Разо-рвать (ты сумеешь?) вены.
Неуз-нать (а ты сможешь?) лица.
Недо-пить – ручеек из крана.
Погу-бам – горькая водица.
Несу-меть – все забыть однажды.
Инес-мочь – перегрызть запястья.
Уво-ды – погибать от жажды.
Бо-ли нет – вот тебе и счастье…
|
