Послесловие
1
Закат полыхал алым заревом в половину неба, отражаясь от воды, расцвечивал все вокруг в сумасшедшие краски и делал почти нереальной хрупкую съежившуюся фигурку под песчаным обрывом. Волосы червонного золота спутанными от ветра прядями рассыпаны по плечам, тонкие, словно фарфоровые, запястья, склоненная к коленям голова…Фигурка уже давно не двигалась – только волны с сухим шипением лизали берег у ее ног.
Тс-с… Казалось, еще мгновение назад была видна белая лодка, похожая на лебедя… А она опоздала. Он звал ее с собой – в Вечноюный Благодатный Валинор, за Край Времен и Замкнутого Мира… Он уже не вернется. Его давно звало море, еще с поры Битв за Кольцо, и этот зов лишал его сна и покоя, и он почти никогда не смеялся с тех пор. Море забрало его… А она опоздала. Она даже не успела попрощаться. Белая лодка растаяла вдали крошечной точкой, и земля под ногами вдруг стала зыбкой, и только молчаливый крик рвался из груди вслед ушедшему. И не было ни слез, ни слов – только боль… Он уже никогда не вернется… А ей – без него – не найти дороги, как ни пытайся. Ты слишком жесток, Эру! Вечность – и без него. Вечность! И в Чертогах Мандоса не найти покоя… Его позвало море – и он ушел. Храни его, Элберет! Храни его…
Она шевельнулась и тяжело поднялась на ноги. Точеная рука прикоснулась ко лбу… Все. Слишком поздно. Уже ничего не изменишь. Его давно звало Море. И он ответил на его зов…
Она ещё раз взглянула на волны и отвернулась. Впереди вечность. Смерть и забытьё – удел Пришедших Следом.
Она уходила от моря, почти не оставляя следов на чутком песке. И в огромных серых глазах застыли тоска и боль. Вечность – и без него… Она легонько коснулась своего живота. Он никогда не узнает, что он – отец…
Неотправленное письмо.
Здравствуй, родной мой… Просто здравствуй, и все остальное неважно. Здравствуй…
Так важно знать, что ты где-то дышишь, что ты по-прежнему ходишь по этой земле, что ты по кому-то скучаешь, кого-то любишь, на кого-то сердишься… Здравствуй, ясный мой, ладо мой, здравствуй… Что бы ни случилось, с кем и как бы ты ни был – здравствуй… Обиды, боль, горечь – что они? Прости меня, если еще помнишь, за что прощать. Прости меня. Прости и не забывай. Я буду рядом – в сумерках и при свете дня, в безумье и холодной разумности, в радости и покое, в суете и безмолвии – я рядом. Ты не слышишь моего дыхания и не чувствуешь моих рук, и все же я рядом. Лунным или солнечным бликом в лужах, росинкой на весенних листьях, полураспустившимся первым весенним цветком и последней осенней дождинкой, в Амане и других мирах – я рядом. Что бы ни случилось, как бы ни было. А все остальное – только туман, только морок, только иллюзия. И пусть я не могу прикоснуться к тебе или сказать, как люблю тебя… Не важно. Ладо мой, слышишь – за окнами стонет ветер… Слышишь – в напевной дали грустит свиристель… Слышишь… Моя светлая грусть окутывает твой мир легким облаком, мой оберег всегда будет с тобою рядом. Не думай обо мне… Пусть я останусь жить лишь в самых потайных уголках твоего сердца, пусть дух твой иногда, глядя в небо, вспоминает неправильную белую птицу, которая звала за собой, и еще всего несколько минут того покоя и умиротворенности, какие бывают лишь рядом с истинной родной душой. Не думай обо мне. Разум – это только разум. Он часто не видит главного… Не думай обо мне. Пусть меня помнят только твои руки, умеющие быть такими ласковыми, только твои глаза, отыскивающие тропинку, только твой взгляд, ищущий золотые пряди и ответный серый взгляд, чтобы узнать «да». Только твоя память, заставляющая тебя порой вздрагивать от холода даже самой жаркой ночью, даже рядом с самой совершенной и нужной женщиной. Пусть меня помнит только твоя сумрачная душа, тоскующая о невозвратимом. Не думай обо мне, ладо мой…
2
Невесть откуда взявшаяся тишина вдруг навалилась душным пуховым одеялом… Какая нынче тишина в королевском дворце!.. Линдир куда-то подевался с тех пор, как уплыл Лас, его не найти – разве что очень захотеть. Король ходит молчаливый и старается быть в одиночестве… нет, конечно, никто не видел, чтобы хоть одна слезинка скатилась по его щеке – и все же он предпочитает быть один.
Еще никто не знает… Как-то Трандуил отнесется к ребенку сына? Она снова положила руку на живот – словно то ли защищала его, то ли просила сил. Вся ее жизнь сейчас сжалась в этот крохотный комочек под сердцем. Лас, Лас, любый мой, ладо, как же мне жить без тебя? Как НАМ жить? Что я ему (или ей?) скажу, когда он родится? О Элберет, да что же это за проклятье королей Лихолесья, что их детям не хватает то матери, то отца? Лас, любый мой… Лас…
Эру, какая же все-таки тишина… Когда идешь, ее приходится раздвигать руками… В ней вязнет все – шаги, голос, дыхание. Невесомая серая вата… Словно во всем мире нет ничего больше. Одна тишина. Да еще эта боль – постоянная, строгая, – и никак не хочет слабеть. Эру, как же болит сердце… Да куда же подевались слезы? Закричать бы, заплакать навзрыд, рассыпать жемчужинами ландыша по лесу… Но нет. Только горькая складка у губ да боль в огромных глазах. Она уже который день бродила по дворцу без цели и смысла, то надолго замирая у витражей, то осторожно и медленно идя дальше. Она почти не спала по ночам, стоя у открытого окна своей комнаты и глядя вдаль невидящими глазами. Пальцы так впивались в подоконник, что утром она едва чувствовала руки. И никто со дня отплытия Леголаса не видел ее распущенных волос. Отныне она укладывала их тяжелой короной, и от этого глаза выделялись еще отчетливей, затмевая лицо. Как и Трандуил, она почти ни с кем не разговаривала, и другие эльфы, встречая ее, отводили взгляд. Впрочем, она этого все равно не замечала…
3
Дни падали с холодным тихим звоном на безмятежную озерную гладь, и все оставалось по-прежнему. Но однажды вечером в ее комнате раздался стук, дверь, не дожидаясь ответа, открылась, и кто-то вошел внутрь. Она все так же стояла у окна, и ей не понадобилось оборачиваться, чтобы понять, кто это.
– Уходи, Лин. Я никого не хочу видеть.
– Инэ, нам надо поговорить.
– Нет. Я не хочу. Уходи.
– Инэ, пожалуйста. Ты же не можешь скрывать это вечно. Инэ… Ведь у вас с Ласом будет ребенок?
На глаза неожиданно навернулись слезы, и она чуть запрокинула голову: только не плакать, не сейчас, только не плакать.
– Инэ?
– Да…
Ее ответ был едва заметен среди шелеста листьев.
– О Эру, Инэ, что же ты делаешь?! Разве так можно – если ты ждешь ребенка?
– Лин, ты говоришь как человек. Мы не болеем и не умираем.
– Нет, но мы истаиваем. Ты же не хочешь оставить малыша еще и без матери? Инэ, так же нельзя. Инэ…
Она словно разом ослабла.
– Лин, я так устала. Я не могу, Лин. Я не знала, что будет так больно. Лин…
Инэ повернулась к Линдиру, закрыла лицо руками и медленно осела вдоль стены. А потом из-под ладоней закапали ненавистные долгожданные слезы. Линдир присел рядом с ней и обнял ее за плечи.
– Плачь, Инэ. Так будет лучше для вас обоих…
А на нее вдруг нахлынули воспоминания, все то, что она упрямо старалась прогнать… Они долго были вместе, долго даже по эльфийским меркам. Еще до того, как черная тень вновь простерлась над Средиземьем. Она ждала его из Похода и не спала по ночам во время Битв за Кольцо, она провожала его в Ривенделл, когда Голлум сбежал, она встречала его по возвращении. Он резко повзрослел после той войны (если слово «повзрослел» вообще применимо к эльфам). Он стал другим. Но они по-прежнему были вместе, и были счастливы – настолько, насколько позволял Зов Моря…
Она плохо помнила тот вечер – только теплые душистые сумерки, напоенные ароматом цветов и нагретой солнцем травы, его ласковые трепетные руки, странный холодок вдоль спины, его неожиданно хрипловатый шепот: «Не бойся…», свою растерянность, когда она заглянула ему в глаза и все поняла – и еще как он задохнулся, когда она доверчиво к нему прильнула… И уже потом – бесконечный покой и лучистое счастье, нежность и едва уловимое удивление в его взгляде, и как он ей улыбнулся – светло-светло, его первую улыбку без привкуса горечи со времен возвращения… А потом она узнала, что у них будет маленький – в день, когда он ушел…
Инэ подняла на Линдира заплаканные глаза, и он внутренне сжался от безнадежности и неизбывности горя, которое в них жило. Его собственная боль была, пожалуй, не меньше… Но малыш…
– Лин, ведь он бы не ушел, если бы знал? Если бы я успела к причалу? Лин, ведь он бы остался?
– Инэ… – Линдир подбирал слова очень осторожно и оттого очень медленно, – Я не знаю. Никто не знает. Что толку сейчас об этом думать… Ты только причиняешь себе еще большую боль.
– Я не могу без него, Лин. Не могу и не хочу. Он все забрал с собой…
– Знаешь, а ведь Эру и валары были благосклонны к вам – у тебя будет ребенок. Не забывай об этом… Ты нужна ему. Ты только представь – голубые-голубые глазенки, совсем как у Ласа, крохотные пальчики… И как он однажды скажет «мама», и как будет улыбаться тебе и миру, и как будет открывать его заново… – мгновение Лин молчал, – Ты нужна Трандуилу. Ты нужна мне. И еще… Я думаю, тебе надо поговорить с королем.
– Да?! – она резко выпрямилась – И как ты себе это представляешь? «Здравствуйте, Ваше Величество. Извините, что потревожила. Знаете, у меня будет ребенок Ласа»? Как думаешь, что он мне на это ответит?
– Он будет рад, Инэ. Он очень скучает по сыну… А твой малыш… Это ведь и его внук…
Вспышка гнева отняла у Инэ последние силы, и она устало сгорбилась.
– Ладно… Я попробую… Вот только я очень боюсь этого разговора…
4
Время шло, и, может быть, впервые за всю свою жизнь, Инэ чувствовала его течение. (Холодный песок? Шуга на поверхности реки…) Она всегда была худенькой, даже хрупкой, и увеличившийся живот уже становился заметен. Время долго откладываемого разговора пришло…
Инэ осторожно постучала в дверь кабинета: ей сказали, что король читает письма и сообщения. Сердце то отчаянно колотилось, то замирало. Никто не отвечал, и она постучала еще раз, уже надеясь, что короля там нет. Однако в ответ на стук раздалось: «Войдите». Инэ так же осторожно открыла дверь и шагнула внутрь. Король сидел за столом, на котором лежало множество свитков, и его перо замерло над одним из них – он то ли писал ответ, то ли делал пометки. Он почти не изменился – только на лбу появились морщинки да в глазах стало больше печали.
– Здравствуй, Инэ. Проходи, негоже стоять у порога.
Инэ подошла к столу и неловко присела на стоявшее там кресло.
– Здравствуйте, Ваше Величество. Я… Мне надо сказать Вам очень важную вещь. Я долго это откладывала, но больше нельзя. Я…
В горле появился упрямый комок, и голос предательски сорвался на шёпот… Внимательные серьёзные глаза Трандуила ждали.
– У меня будет ребёнок. Ребёнок Ласа. Он не знал об этом, когда ушёл. Мне показалось, что Вам нужно знать. Он ведь будет Вам внуком…
Губы Инэ совсем по-детски вздрогнули, и на глаза навернулись слёзы.
– Ваше Величество… Я знаю, это, наверное, нехорошо… Мы… Мы нарушили традиции… Но ведь маленький не виноват, правда? Лин говорит, что валары были к нам благосклонны…
На короля смотрели умоляющие глаза.
– Инэ, ради Эру! Что ты такое говоришь?! – Трандуил был взволнован. Капля чернил сорвалась с кончика пера и расплылась темной лужицей по свитку… Но он не заметил. Те, кто знали короля с незапамятных времён, сказали бы, что такого не случалось с рождения Леголаса. Но Инэ этого не ведала, и потому сжалась в кресле, прикрывая руками живот, словно пыталась спрятать. – Я буду дедушкой?.. Эру, спасибо тебе! Инэ, это самая лучшая новость с того момента, как Леголас вернулся из Похода. А может, и с его рождения… Инэ, спасибо тебе! – руки короля были ледяными, когда он взял её ладонь и, склонившись, поднес к губам. – Спасибо…
– Не надо, Ваше Величество… Мне неловко… Я… Можно, я пойду?
– Конечно, как хочешь. Заходи ко мне почаще, хорошо?
– Да… До свидания…
Инэ уходила из кабинета с легкой душой – Трандуил и впрямь был рад внуку, Линдир не ошибался. А король еще долго мерил шагами пространство комнаты. Эта тоненькая девочка подарит мне внука. Или внучку. У Ласа будет ребенок. О Элберет! Внук, мой внук…
5
К Средиземью подкрадывалась осень, словно большая гибкая кошка. Мягкие шаги ее были пока едва слышны, разве что листва уже пожелтела. Инэ стояла у окна, глядя на падающие блестки листьев. Тихо… Так тихо… И ветер где-то потерялся… Только легкий шорох разноцветного осеннего ковра. Ее вдруг неодолимо потянуло наружу – к деревьям, краскам, звукам, к воздуху с его особым осенним запахом, к последнему солнечному теплу перед долгими серыми дождями и пронизывающим зимним ветром. Инэ быстро оделась (все-таки осень, мерзнуть не хотелось совсем) и поспешила по коридорам к выходу. Правда, по дороге пришлось заглянуть в кухонные кладовые и взять с собой пару яблок – последнее время голод имел обыкновение просыпаться в самый неожиданный момент. Она не стала уходить далеко от дворца, его стены были рядом, когда она опустилась на покрывало из разноцветных кленовых ладошек, и веточки, с которых они упали, словно раздвинулись, пропуская солнце. Инэ прислонилась к стволу, и кружевная тень легла на ее лицо, руки, одежду… Это дерево всегда было ее любимым. Впрочем, как и клены вообще. Она осторожно расплела косы, и волосы рассыпались красно-золотой пеленой по плечам и спине, легли тяжелой волной на землю. Она словно пила этот воздух и разлитые в нем чуть печальный покой и безмятежность, ловила несмелое осеннее тепло и прислушивалась к шелесту леса. Деревья прощались с ушедшим летом…
Инэ разглядывала рисунки на доверчиво раскрытых кленовых ладонях, когда заметила, что кое-где ее волосы сливаются с ними, и мягко улыбнулась. Ей не стоило вставать, чтобы насобирать охапку причудливо раскрашенных резных творений Йаванны и сплести из них венок, нанизав листья на тесьму от пояса. Она надела его на голову, откинулась на теплый шершавый ствол и прикрыла глаза. О Элберет, какое это было блаженство! Земля, лес, даже Дневное Светило убаюкивали боль и грусть, врачевали раны… Она вспомнила разговор с Трандуилом и снова улыбнулась: у ее малыша будет самый настоящий дедушка!
Все сложилось как нельзя лучше – вот только Ласа нет рядом. Как тебе Валинор, ладо мой? Я все еще очень по тебе скучаю. И наш малыш скучает вместе со мной… Мысль эта еще не успела проплыть мимо, когда Инэ изумленно распахнула глаза – ребенок впервые толкнул ее, словно услышав! Она положила руку на живот, он еще раз толкнулся и затих. О Элберет! Маленький, мой маленький! Спасибо тебе! На Инэ вдруг нахлынула волна счастья и любви – словно весь мир откликнулся на ее радость, и солнечные зайчики запрыгали по облетающему лесу. Спасибо тебе, Арда! Мягкий свет облаком разлился вокруг, и прошлая боль потускнела. У нее будет ребенок! Казалось, она только сейчас окончательно это поняла…
6
Золотые листья осыпались, серые дожди отгоревали по ушедшему лету, выпал и растаял первый снег. Жизнь Инэ шла своим чередом. Она часто видела Трандуила, радуясь огонькам счастливого ожидания в его глазах. Боль притупилась, стала почти незаметной, и только изредка напоминала о себе, нахлынув морской волной и оставив пенные шапки грусти. Малыш часто толкал её, и тогда осенний свет лучился вокруг, согревая сердца и души. Время шло… Как странно говорить о времени применительно к эльфам! Таяли минуты, сливаясь в часы и дни, таяли разноцветные месяцы… Морозы коснулись Средиземья краешком крыла, снег ненадолго спрятал грязь и слякоть…
Неотправленное письмо.
Кто сегодня забрел в твои сны, ясный мой? Кто тебя тревожит и радует? По чьим глазам скучаешь, к чьим рукам мечтаешь прикоснуться? Кто сегодня забрел в твои сны, ладо мой?
Снег – глупый пушистый снег – сегодня кутает землю, пытаясь сказать, что еще зима… Глупый, глупый снег… Сегодня уже март. И так и не начавшаяся зима уже отступает, унося морозы и вьюги (пусть бы и я ушла из твоей жизни, забрав их с собой), и день стал намного длиннее… Вот только очень не хватает солнца. И очень не хватает тебя… Капель стучит в окна. Такая же странная и глупая, как этот снег, капель. Привычная и немая…
Её малыш впервые увидел этот свет ночью, и звезды сияли так ярко, словно это был день пробуждения эльфов на берегу Куйвиэнэн. Инэ назвала его Лаэрос – Летний Дождь… Трандуил прибежал сразу, как только узнал, и во всем дворце, несмотря на ночь, вдруг началась радостная суматоха. Бесконечно счастливая Инэ только улыбалась этой кутерьме, держа малыша на руках. Хотя эльфы не болели, отчего-то считалось дурной приметой готовить заранее вещи для ребенка – словно валары могли передумать. Поэтому, когда Инэ и малыш задремали, Трандуил на цыпочках вышел из комнаты, быстро прошел в свой кабинет и велел достать из дальней кладовой колыбельку Ласа. Лис надеялся, что Инэ не будет против того, чтобы её малыш спал именно в ней. Колыбель принесли… Казалось бы, за столько тысячелетий она должна была превратиться в пыль – но нет, серебристая берёза, отделка из древесины мэллорна, в незапамятные времена разбитого молнией, резные зеленые листочки по краям… Все было как новое. Король велел сшить крохотные простынки и одеяльца небесно-голубого цвета из мягкой бархатистой наощупь ткани, однако же не имеющей ничего общего с настоящим бархатом, – Инэ ведь назвала сына Дождем, и полог цвета зеленой морской волны. Остальные цвета – серый и коричневый – появятся вокруг него позже. Колыбелька была первым подарком для Инэ и внука. Лис, которого мало кто мог бы назвать сентиментальным, улыбался своим мыслям и невпопад отвечал на вопросы. Когда ещё подданные увидят своего короля таким?
Где-то к утру весть о рождении у Леголаса и Инэ сына облетела все Лихолесье, и ко дворцу потянулись эльфы – поклониться новоявленному дедушке, Инэ и Лаэ.
Это было удивительно и странно, но король никого не принимал – король… спал. Его давно мучила бессонница – ещё с тех пор, как Лас не вернулся из Ривенделла, уйдя в Поход вместе с Братством. А после возвращения сына сердце Лиса точило сначала ожидание разлуки, а потом и горечь её самой. И вот теперь Лис спал – так, словно вернулись далекие времена, когда после падения Мелькора Средиземье жило в мире. Спокойного сна Вам, Ваше Величество – хотя бы на эти недолгие часы…
Ближе к вечеру того же дня к Трандуилу постучали – отдохнувшему королю принесли колыбельку его сына и внука и готовые простынки и одеяльца. Король всё осмотрел самым внимательным образом, остался доволен, легко подхватил теплое дерево и, поблагодарив принесшего, зашагал к Инэ.
– Добрый вечер, Ваше Величество.
В её комнате были разлиты несказанное счастье и покой. Такой покой, наверное, и искал в Валиноре его единственный сын.
– Добрый вечер, Инэ. – король поклонился ей, и она на мгновение смущенно опустила глаза, – Взгляни… Это колыбель Ласа. Я бы хотел, чтобы она теперь принадлежала Лаэ. Если ты не против, конечно.
Взгляд Инэ засветился восторгом, и она осторожно, чтобы не разбудить малыша, поднялась с кровати и подошла к королю. Руки словно сами потянулись к светлому дереву… О Эру! Листочки, которые причудливой гирляндой вились по краю, были пятипалыми ладошками клёна!
– Ваше Величество, спасибо! Я и не мечтала… Спасибо Вам!
В глазах Инэ на мгновение мелькнула грусть, словно легкое облачко, и тут же рассеялась. В этот миг распахнулись голубые-голубые, как и у всех малышей, глазки Лаэ. Инэ взяла его на руки и приблизилась к королю.
– Хотите его подержать, Ваше Величество? Наверное, вчера Вы и не разглядели его толком.
Трандуил невольно залюбовался ими обоими – и матерью, и сыном. Потом осторожно взял внука на руки и затаил дыхание. А Лаэ вдруг закрыл глазки и сладко засопел.
– Инэ, можно, я положу его в колыбель?
– Конечно.
Лис бережно уложил малыша и прикоснулся губами к его лбу.
– Спи, кроха. Набирайся сил. – он выпрямился, – Инэ, сегодня весь день во дворец идут эльфы. Я думаю, нам следует отпраздновать рождение Лаэ.
– Конечно, Ваше Величество. Пока готовится праздник, мы с Лаэ обзаведёмся одёжкой, правда, малыш? И сможем присоединиться к Вам.
– Ну вот и отлично. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли ужин. И пойду готовиться к празднику!
Король озорно и совсем по-мальчишески улыбнулся, поцеловал Инэ в щеку и буквально убежал из комнаты. Он тоже был счастлив. А Инэ покачала головой от непривычного королевского настроения и взяла на руки спящего малыша.
7
Подготовка к празднику заняла неделю – доставали из погребов лучшие вина, пекли, варили, мыли фрукты, собирали мебель в Зале Витражей… Каждому находилось какое-нибудь дело. Да, и еще готовили подарки – ведь у короля родился внук! Давно не видало такого праздника Лихолесье – гости, не стихающие ни на миг песни менестрелей… И среди всего этого – светлая, ясная, спокойно-счастливая Инэ и словно помолодевший король. Да, и еще маленький Лаэ, беззаботно посапывающий в своей колыбели. (Думаете, такое невозможно? Отнюдь… Эльфийские дети... А эльфам неведомы болезни и прочие прелести человеческой жизни! К тому же Лаэ был удивительно спокойным ребенком, а эльфийские празднества мало похожи на традиционные человеческие застолья…) Праздник продолжался несколько дней, и после него еще немало времени заняла уборка, но ни для кого это не было в тягость – ощущение счастья поселилось во всех сердцах. И эльфы улыбались, словно Эру смилостивился над ними и позволил сбросить груз памяти…
Шли годы, и Лаэ подрастал… Он учился ходить и разговаривать, учился петь и помнить. Все подданные Лихолесского короля не чаяли в нем души, и только Инэ, помнившая, какими бывают дети, часто смотрела на него с беспокойством и грустью – он редко шалил и капризничал… Он казался взрослым эльфом – та же серьезность, та же осторожность, та же печаль в глазах. Он был очень похож на Леголаса, только цвет волос Инэ да ее глаза. Трандуил пытался его баловать, но получалось плохо. Шли годы…
Сон Леголаса.
Он метался по подушке… Светлые спутанные волосы липнут ко влажному лбу, напряженно сжатые губы, желваки на скулах… Он спал, и ему вновь снился кошмар, что преследовал его уже которую неделю, и утром он чувствовал собственную усталость острее, чем вечером…
Он шел по темному лесу, чем-то неуловимо напоминающему Лихолесье, и все же мало на него похожему. Лес казался жестоким и враждебным, словно в нем затаилось все зло, причиненное Эа Морготом и Сауроном. С темных изломанных ветвей свисала бахрома сизого лишайника, под ногами проваливались моховые подушки (они каким-то загадочным образом не выдерживали даже легких шагов эльфа), стоял густой душный запах прелых листьев, хотя Лас знал, что листья на этих ветвях не распускались уже давно. Темнота тянула липкие щупальца к эльфу, и ни одно живое существо не тревожило мертвенный покой этого леса. Сюда, к земле, изуродованной непонятным лихом, не могли пробиться ни ветер, ни дождь… Лас был настороже, все вокруг говорило о злобе и опасности, но он должен был пройти этот лес, обязательно должен, что-то звало его к себе, ждало его в конце пути, и иной дороги не было. Он вспомнил Фангорна, его предупреждение о проснувшихся как-бы-онтах и внутренне поежился. Даже эльфу будет трудно справиться с ними… Сон был настолько отчетлив и ярок, что Леголас снова и снова забывал о том, что это лишь сон, и каждую ночь все повторялось как в первый раз… Но вот далеко впереди забрезжил крохотный огонек, и он чуть ускорил шаг, стремясь к этому робкому свету. Вскоре сквозь искалеченные ветви стала видна небольшая поляна. В самом центре ее сидел ребенок, по человеческим меркам ему было лет шесть, и прямо над ним низко-низко висела крупная звезда, словно Элберет берегла этого малыша от невидимой опасности леса. Лас выбирался на поляну, продираясь сквозь сучья и буреломы, и ребенок поднимал голову… На него смотрел он сам, только волосы были темно-золотыми с медным оттенком да глаза… Эру, на него смотрели глаза Инэ! Боль и усталость захлестывали его с головой, лес за спиной начинал угрожающе шуметь, а звезда над головой ребенка – тускнеть и таять, и все подергивалось дрожащей дымкой… Это занимало не больше минуты – живя среди людей в странном будущем мире под названием «Земля», он научился чувствовать время. Люди все время спешили куда-то – и, конечно, опаздывали, и пробегали мимо самых важных в своей жизни вещей… Силы быстро покидали его, и деревья уже тянулись жадными руками-крючьями…
– Папа? Папочка! – малыш вставал на ноги и трудно, словно сквозь плотную пелену, шел к нему, – Папочка!
Лас тяжело выбирался из трясины бессилья и медленно шел ему навстречу, но ноги путались в жесткой, словно проволока, траве, воздух становился вязким, и его не хватало, чтобы дышать. А малыш упрямо шел к нему, раздвигая ручками высокую траву и этот странный воздух.
– Папочка…
Он видимо уставал, и Ласу приходилось собирать последние силы…
– Мой папочка… – малыш обнимал шею стоящего на коленях Ласа, и последний поднимался – подальше от травы, похожей на орочьи ятаганы, – Я так давно тебя жду. Где ты был?
Распахнутые детские глазенки ждали ответа.
– Я с тобой. Я теперь всегда с тобой…
Малыш прижимался щекой к его плечу, и Ласа охватывал покой – тот покой, который он тщетно искал в Валиноре и Других Мирах, и только одно не давало этому покою быть полным – Инэ. Где Инэ? Почему их сын один в этом странном страшном месте? Что случилось? Инээээ…
В этот момент земля под ногами начинала изгибаться и вдруг проваливалась – они летели в бездонную черноту, Лас прижимал к себе испуганного малыша, но налетал резкий порыв ветра, и непонятная сила отрывала их друг от друга…
– Пааапааа!
– Нет! О Эру, пожалуйста, нет!
Враг был невидим и неощутим, а его сына уносило все дальше, и он был бессилен что-либо сделать…
– Нееет! Пожалуйста, нееет!
Он просыпался от собственного крика, устало садился на кровати и долго смотрел измученными глазами в никуда. Потом вставал, шел на кухню и чашку за чашкой пил крепкий чай. Возвращение в сон сулило только повторение кошмара…
8
В Средиземье стояло теплое ласковое лето… В тот день Инэ неожиданно заболела…
Они с Лаэ гуляли под зеленым пологом освобожденного от злых чар леса, который словно отдыхал от минувшей долгой войны. Разговаривали о травах и птицах, о черных белках и воронах, что все еще водились здесь, о прошлом Лихолесья и Арды, срывали крупные душистые ягоды и любовались изумрудным солнечным светом, струящимся сквозь листву… Лаэ жадно впитывал то, что говорила Инэ, словно стремясь узнать об этом мире всё, что возможно, словно надеясь, что, узнав, сможет найти ответ на какой-то давний вопрос…
Лаэ забежал чуть вперед матери и замер от восхищения – впереди меж стволов привычных деревьев стояла исполинская береза. Белоснежная кора, почти нетронутая черными метками погибших веточек, неохватный ствол, на высоте эльфийского роста делящийся натрое, пушистая крона… А вокруг, в невысокой мягкой траве, россыпь капелек земляники. Лаэ трепетно прикоснулся маленькой ладошкой к чуть прохладному стволу и запрокинул голову: «Здравствуй, Белег Брефиль…» Инэ улыбнулась, наблюдая за ним, но и сама не удержалась и прислонилась к березе. Дерево как будто откликнулось, тихо зашелестело листвой, и серебристые блестки рассыпались вокруг. «Здравствуй…» Инэ присела рядом с ним на землю, вдыхая теплый душистый воздух и словно разговаривая с деревом, а Лаэ принялся собирать землянику в крупные кожистые листья, словно в чаши. И ничто вокруг не предвещало беды, и даже чуткие эльфийские души не могли уловить её дыханье…
Их нашел неожиданно забеспокоившийся Лин… Инэ, прислонившаяся к белому стволу, растерянная и совсем бледная… тревожная мордашка Лаэ…
– Лин? Слабость… Какая слабость… Я и не знала, что такая бывает…
Она медленно подняла руку. Двигаться было тяжело. Воздух сковывал движения, легкое и гибкое тело словно налилось свинцом…
– Лин? Я не знаю, что… – Инэ говорила нараспев, но очень тихо, переливчатый голос тускнел и становился все слабее. Лаэ прижался к берёзе, словно перепуганный зверёк, и неотрывно смотрел на Лина, словно тот мог разбудить его и успокоить. Лин глухо застонал про себя…
– Лин? Что случилось? – Инэ непонимающим взглядом обвела поляну, – Где… краски… Лин?.. Отчего все такое… бесцветное?.. Лаэ?.. Маленький… мой, Лаэ…
Она попыталась подняться, но не смогла и осела на руки подхватившего ее Линдира. А потом нахлынула тьма, и она потеряла сознание.
9
Лаэ и Лин, несший Инэ на руках, добрались до дворца, когда солнце клонилось к закату. Лаэ за всю дорогу не проронил ни словечка, упрямо стараясь не отставать от торопившегося Линдира, а последнему приходилось изо всех сил сдерживать шаг. Алые блики вечерних солнечных лучей лежали на листьях, когда они вошли под дворцовые своды.
Трандуил встретил их почти у дверей.
– Ваше Величество, я… ей плохо. Она говорила, что мир стал серым, и даже не смогла встать на ноги. Я нес её всю дорогу… я не понимаю…
Трандуил положил ладонь на лоб Инэ и на миг замер. Горькая складка зазмеилась у рта, и он устало посмотрел на менестреля:
– Пойдем – может быть, мы ещё сумеем что-то исправить… – король повернулся к Лаэ, – Пойдем, малыш. Маме плохо… – Лис осёкся на полуслове: на него смотрели совершенно взрослые глаза его маленького внука.
– Деда… Мама ведь будет жить, правда? Я не хочу без неё.
– Я надеюсь, малыш. Я очень на это надеюсь…
Инэ отнесли в её комнату... Король что-то долго и тягуче говорил на квэнья и странном незнакомом языке… Лин все это время сидел рядом, а когда король прошептал: «Давай, девочка. Теперь только ты. Надо жить, маленькая, надо жить…», с тяжелым сердцем вышел из комнаты и молча ушёл в лес. Он видел, как Лаэ забрался на кровать и лег рядом с Инэ, прижавшись к её руке и что-то тихо шепча – только очень прислушавшись, среди непонятных слов можно было уловить слово «мама», которое все повторялось и повторялось. Он чувствовал боль Трандуила и Лаэ, и от этого его собственная становилась совсем невыносимой.
Ночью она заметалась в бреду. Лицо лихорадочно горело, шелковистые волосы расплелись и спутались. Она звала Ласа, просила у него прощения за то, что опоздала на пристань, просила птиц взять её с собой в Валинор, звала Лаэ, Трандуила, просила о чем-то Лина… Король не отходил от неё ни на миг, а Лаэ только молча лежал рядом, стараясь не выпускать её руку из своих пальчиков…
10
А Леголасу в тот день впервые приснился его сон…
Где-то под сердцем в плотный тугой комок свернулась боль. Днем он пытался не слышать ее, но – сам от себя в тайне – ждал ночи, надеясь, что сон прояснится. А ночью не мог дождаться утра – чтобы больше его не видеть.
Вокруг города горели леса – серо-белесое душное марево глухим безветренным покрывалом застило взгляд, мешало дышать. Лас долго ежился от едкого тяжелого запаха, с трудом заставляя себя делать каждый вдох. И горечь дыма вторила горечи мыслей – он словно бился о неведомую преграду, пытаясь понять – и не мог даже разглядеть, что там. Не единожды он пытался раздвинуть туманные границы миров, чтобы вернуться. Но снова и снова его ждало разочарование – воздух продолжал пахнуть дымом, и все так же продолжали гореть леса чужого и ставшего вдруг враждебным мира…
Прошло два дня, но Инэ не становилось легче. Она перестала бредить, а в сознание так и не приходила. Ни Лаэ, ни Трандуил почти не отходили от нее. Король делал все возможное и невозможное, но этого было мало. Инэ истончалась, таяла – тонкие пальцы, казалось, стали совсем прозрачными. Она словно спала – но сон был тяжел, а пробуждение неблизко. Усталость и печаль на юном лице…
А спустя еще несколько дней Лихолесье загорелось – огонь пришел с запада... Сизые ленты дыма змеями поползли по моховым подушкам, и эльфы слышали тяжкие стоны умирающих вековых деревьев. Они старались потушить пожар, но вспыхивали новые и новые очажки, и даже во дворце короля ощущался пока еще легкий привкус гари…
Лин сидел на полу возле комнаты Инэ, навалившись на стену и чуть запрокинув голову. Бесшумно отворилась дверь, и оттуда вышел устало ссутулившийся король.
– Лин?
– Лихолесье горит, Ваше Величество. Мы не можем справиться с огнем. – он грустно усмехнулся, – Эльфы не могут справиться с пожаром в своем Лесу! Куда это годится? А беды все так же не ходят поодиночке… – он ударил кулаком по стене, – Я помню, как она смеялась, как летела навстречу Ласу, когда он возвращался, помню, как переживала и радовалась из-за Лаэ. А сейчас она лежит… там… печальная и уже почти совсем нездешняя. И Ласа нет, и я ничего не могу с этим поделать. Да и Лаэ… О Элберет, ведь если она уйдет – он тоже не останется здесь, он пойдет за ней…
– Встань, Лин. Так ты ей ничем не поможешь. Пойдем, взглянем, что творится вокруг.
Линдир и Трандуил поднимались вверх, по той лестнице, что вела к смотровым окошкам в самой высокой башенке дворца.
– Много веков я наблюдаю за людьми, Лин. И все еще удивляюсь их вероломству и краткой памяти… – король невесело усмехнулся.
Они наконец дошли до окошек, и на лицо Трандуила легла тень… Весь Лес на западе был окутан дымом. Его слоистые волны поглощали все новые и новые деревья, неумолимо приближаясь к дворцу…
Минула еще не одна неделя, но ничего не менялось. Трандуил продолжал выхаживать Инэ, и надежда таяла...
Но однажды душные горячие сумерки осветила молния, и тяжелые тучи заклубились над Лесом – пришла гроза, какой Лихолесье не видало давно. Крупные тяжелые капли западали на рано пожелтевшие листья и бурую от зноя и дыма траву – сначала изредка, потом все чаще и чаще. А потом на Лес обрушилась с неба лавина воды, смывая пыль и гарь, гася пламя и оставляя на земле частички копоти, висевшие в воздухе. Но одним ливнем дело не обошлось – тучи принесли с собой град, и ледяные горошины стучали по окнам дворца и древним стволам, прыгали прозрачными камешками. Гроза продолжалась всю ночь, а утром в половину неба раскинулась двойная радуга, и в воздухе пахло прохладной свежестью. Старый Лес, словно ребенок, радовался дождю – пламя больше его не терзало, и крохотные капельки влаги дрожали на его листьях драгоценными самоцветами. В тот день даже Инэ словно бы отпустила ее печаль. Лаэ очень похудел за эти недели – казалось, он тает вместе с матерью. Он почти не плакал, только в самом начале, и мало кто из эльфов мог выдержать его усталый сосредоточенный взгляд.
Чистый прозрачный воздух лился во дворцовые покои сквозь распахнутые окна, и через несколько дней король, собственноручно лечащий Инэ, ощутил слабый, едва заметный отклик, и с души его упал тяжкий груз неожиданно пришедшей беды – Инэ будет жить, Инэ начала выздоравливать! Пройдет еще немало времени, прежде чем болезнь останется в прошлом, но теперь уже не оставалось сомнений – эта девочка, подарившая ему внука и ставшая дочерью, будет жить еще долгие годы…
Король улыбнулся, поцеловал Лаэ, который все понял без слов, велел позвать Линдира и пошел в кабинет – кое-какие дела требовали немедленного решения, он уже и так основательно затянул с ними.
А Лихолесский дворец словно посветлел от этого известия…
11
Никто не считал, сколько раз вставало солнце и осыпались листья – что эльфам годы и даже столетья? Вот и сейчас все было как в ту давнюю осень: роскошный убор Лихолесья отливал золотым и багряным… Отчего роскошь – всегда перед увяданием? Отчего?…
Даже небо было таким же, как в том году, когда она сидела под кленом и Лаэ впервые толкнулся, даже воздух пах так же…
Он стоял около огромного дерева недалеко от дворцовых стен. Как давно он был здесь последний раз, и как долго сюда стремился… Сегодня утром что-то коснулось его лица, и он понял, что сможет вернуться. И вот… Чуть шероховатый древний ствол, и разноцветный ковер под ногами… Разноцветный ковер из пятипалых кленовых ладошек.
Так хорошо вновь вернуться домой… Солнце осыпало его своими бликами, словно дождем – смывало пыль и горечь долгих дорог. Он глубоко вдохнул пьянящий знакомый воздух… Он не спешил – о Элберет, как хорошо вновь вернуться домой! Как здесь тепло и покойно – что он искал в Валиноре и скитаниях? И стоило ли уходить, если так? Ответ пришел сам собою – стоило. Ведь иначе он бы не знал, как хорошо дома…
Он так устал от чужих восходов и звезд…
Вдалеке послышались звонкие голоса, а спустя четыре упавших листа появились и их владельцы – стайка явно молодых эльфов, что-то взахлеб обсуждавших и подшучивающих друг над другом. Голоса как голоса… только один отчего-то показался странно знакомым – интонации, переплетения слов. Откуда?.. И вдруг он понял – он слышал себя… Значит, сон не обманул его, и где-то здесь среди них – его сын. Его сын, почти совсем уже взрослый. Его и Инэ сын!.. Что-то внутри встрепенулось и привычно заныло. Он так же привычно отодвинул эту боль вглубь души. Aiya, Эрин Ласгален. Aiya, мой сын. Aiya, Любимая. Эта мысль обожгла своей неожиданностью и естественностью – еще чуть-чуть, и он увидит ее! И тут же взметнулся страх: какая она теперь? Любит ли еще? Будет ли рада?
А голоса приближались, молодежь шла чуть левее его дерева. Он ждал их – и в то же время боялся. Какой он? И кто для него – я?
Эльфы подошли почти вплотную – и вдруг заметили его. Молодые совсем… Слишком беспечны – надо было давно меня увидеть, – сознание привычно анализировало действительность. Только смех как-то резко смолк – стало тихо и гулко… Растерянные недоуменные взгляды, остолбеневшие фигуры… Все знали, чей сын Лаэрос, знали, что он очень похож на отца, но – чтобы так … И ведь Леголас ушел очень давно, и ушел в Валинор, а из Благословенного Края эльфы не возвращаются в Средиземье… Но под старым кленом стоял тот, чьей копией был Лаэ – только другие глаза, светло-золотистые волосы да еще взгляд…
А он смотрел на того, кто последним обернулся в его сторону. Смотрел – и видел почти-себя. Тот кошмар не ошибся и в этом. Тот его жуткий кошмар…
– Здравствуй. – других словно не было. Только он – и его сын.
– Здравствуй, отец. – такая серьезность и едва заметная грусть… – Пойдем. Мама нас заждалась.
Он был поражен – его сын, казалось, знал, что так будет. Как все оказалось просто, и отчего в нем жил страх перед этой минутой? Казалось, они расстались только утром. Как все оказалось просто…
Они шли по дворцу – такие похожие и такие разные. Он вспоминал коридоры и залы, в которых вырос. Разве были эти десятки лет? Дворец принимал его, и даже камни шептали: «С возвращением…»
За очередным поворотом показался эльф, идущий в ту же сторону, что они, и он непроизвольно напрягся:
– Линдир?
Лин остановился на полушаге и судорожно вдохнул. Нет, сколько так может продолжаться? Сколько можно слышать в голосе Лаэроса Леголаса?! Мысленно помянув недобрым словом Мелькора, Линдир обернулся… И стал похож на статую: на него смотрели два слишком похожих лица. Он закрыл глаза и помотал головой, пытаясь стряхнуть наваждение… Но тот, второй, не исчез. Разум осторожно подкидывал объяснения, а он отбрасывал их одно за другим, отказываясь верить в очевидное. Наконец…
– Леголас?
– Здравствуй, Лин.
– Это и впрямь ты? Ну и ну…
И куда подевалось все их эльфийское красноречие?!
Они молча обнялись.
– Надолго?
– Надеюсь, навсегда.
Лин мысленно усмехнулся: «Ну-ну», – но это было уже не важно.
Они втроем дошли до комнаты Инэ – и Лин махнул рукой на то, зачем шел к ней.
– Идите. Мои дела подождут… – и, в ответ на вопросительный взгляд, – Нет. Только вы.
Леголас стоял у двери, словно не решаясь открыть ее, словно раздумывая. Лаэрос молча стоял рядом, а Линдир направился к Трандуилу, хотя последний, конечно, все уже знал.
Наконец Леголас решился…
– Войдите!..
Ее голос совсем не изменился, знакомый и такой родной любимый голос… Он на миг прикрыл глаза, словно перед прыжком в прорубь, оперся ладонью о косяк.
– Войдите…
Дверь плавно и бесшумно отворилась, и на стоящую в глубине комнаты Инэ смотрел тот, кого она и не чаяла увидеть…
Пальцы сами собой стиснули спинку стула. Мысли закружились в бешеном вихре…
Всплеск боли. Стон. Всхлип. Горечь: где же ты был так долго? Неверье. Стены. Шутка?.. Усталость – целый океан усталости. Мольба: ведь это ты, правда? И снова – неверье…
– Здравствуй, моя любимая…
Молчание. Лаэ тихо ушел. Губы едва шевельнулись – но голос ей изменил.
– Здравствуй, Инэ…
На ее глаза навернулись слезы.
– О Элберет, это действительно ты? Ты?..
Вспышка яркого света – и всепоглощающий мрак. Нет! Зачем ты пришел, зачем, ты все равно не сможешь быть только здесь, а я не вынесу нового твоего ухода… Звон. Стеклянные стены вокруг души рассыпаются брызгами неправильной формы…
– Инэ…
– Лас, ладо мой… – еле заметный шепот.
Надежда. Облегчение: я дождалась, я сумела… Робкая радость. Недоумение: что же он так и стоит у дверей?
Медленно, очень медленно… Разжать пальцы, обойти стул… Осторожно – не спугнуть видение. Не упасть – отчего же не слушаются ноги? Вот так… И не отрывать взгляда – он не сможет исчезнуть, если я буду смотреть… Осторожно… Ну что же он стоит? Мне так трудно раздвигать этот вязкий воздух…
– Лас…
Ему казалось, он сходит с ума – сколько ночей он слышал этот голос, сколько раз эти глаза чудились ему в чужих лицах, сколько раз он касался ее рук – и просыпался от ощущения утраты? Сколько скитался, стараясь не помнить, сколько оставил дорог и прожил чужих жизней? И вот… Та же гибкая легкость движений, те же искорки в волосах, тот же свет… тот же голос… Пространство и время исчезли, и он осторожно шагнул по тоненькой ниточке ее взгляда – над пропастью отчаянья и безверья…
– Инэ…
Тонкая фигурка в его руках… Запах ее волос, тепло ее рук… Шелковые золотистые пряди… Она спрятала лицо у него на груди, отчего же?… Хрупкие плечики вздрагивают… Плачет?
– Не надо, любимая, не надо… Я здесь…
– Мне было так трудно… я назвала его Летний Дождь, ты…
– Он очень легко меня принял. Я люблю вас обоих, хотя и совсем не знаю его…
– Он очень похож на тебя…
– Слишком взрослые глаза для молодого эльфа…
– Я бы истаяла, если б не он…
– Инэ, моя…
Последний солнечный луч озарил две фигуры посреди комнаты во дворце Лихолесья, заискрился на ее платье и тяжелой волне волос, отразился в его зрачках…
Они были вместе.
У них было будущее...