Уйти…

«Уйти… уйти…» – стучалось в висках, путалось под ногами, оскальзывалось на дороге перед самыми машинами и тянулось к лезвию то ли ножа, то ли бритвы… «Уйти» - все остальное пустяк, мелочь. Голос – вкрадчивый, тихий – нашептывал-звал: «Ведь ты помнишь – там хорошо… пойдем, пойдем…»

…она в очередной раз встряхивала головой, прогоняя наваждение мыслей. Еще несколько месяцев назад было так привычно-легко думать о том, что не будешь жить. Да, именно в такой формулировке – не «не хочу», а именно «не буду». Первое – это еще раздумья, быть может, даже вопль: «Остановите меня! Ну же, скажите, что я вам нужна, скажите, что мне еще есть, зачем жить!» Второе – это уже приговор. Смирение. Обреченность. А уйти самой или выпросить смерть у Мира – деталь. Причем несущественная.

Дома, как всегда, было холодно. Утро, как всегда, было ненавистным. Кое-что изменилось за эти месяцы – вот только утра оставались такими же тяжелыми. Вечера (большинство из них), впрочем, тоже не доставляли радости. Пораньше лечь и попозже встать. Чтобы только не бодрствовать. Руки? По-прежнему ни к чему не пригодны. Голова? Все так же набита тяжелой ватой. Сердце? Болит. Пусть меньше, значительно меньше – и все же болит. Пустое все. Бессмысленное. И даже тревожные глаза любимого человека – не спасали. «Ты не будешь со мной… ты уйдешь… обещай мне, что скажешь об этом сразу, что не будешь меня мучить… обещай… пожалуйста…» Он только качал головой в ответ и говорил, что будет любить – до тех пор, пока она его любит. Но она все равно не верила. И, что совсем уже плохо, продолжала прогибать реальность будущего под эту мысль. Словно в наказание самой себе. «Я не заслуживаю счастья…»

«Бо-оль-но… господи-боже мой… бо-оль-но…» Стоп. Это позже. Несколько часов спустя, ближе к вечеру. А пока что у нас на часах – утро…

Чай. Расческа. Покрывало на кровать. Косметика? Ну ее к черту. Совсем расслабилась, даже краситься лень. На работу? Да брось, какая работа – каникулы у студентов. А значит, и у преподавателей тоже… Почта. Электронная, конечно. До настоящей еще дойти надо, чтобы узнать, есть ли письма. И вряд ли они там есть. Форумы. Живые журналы. Сеть… Чай.

По дому – из угла в угол… Не то, не то, не то… Книги? Не интересно. Вышивка? Не могу… Телевизор? Да и там ничего хорошего…

Пусто. Холодно. Да, не одна – но снова, снова: «Если бы быть одной – я получила бы право уйти. Вот если бы некому было обо мне плакать…»

Вены – тоненьким синеватым рисунком под бледной кожей. «Дура! Отведи взгляд – нельзя тебе! Нельзя, слышишь!» – очередная пощечина самой себе. Говорят, так можно остановить истерику. Ей это помогало не очень – но по-другому она не умела. Не получалось их прогнать – по-другому…

«Солнышко мое… любимый мой человек… не получится ничего… уходи сейчас – потом тебе будет труднее. Ты привыкнешь, тебе станет скучно. Ты придумал меня… Я стану сильно от тебя зависеть, и однажды ты решишь, что это только удавка на горле и кандалы на руках. Я не хочу – так… А счастье… я все равно не имею на него права…»

Почему-то слезы были тихими. Она оплакивала то, что еще не случилось.

Как глупо.