"Картинки-стеклышки"
Капли моей боли, капли моей грусти… Безнадежная тоска моя по Утраченному Дому… Там осталась моя душа. А без нее тяжко…
Капли соли на моих губах…
Там огромный огненный шар рассыпает по воде алые и золотые брызги, там серый песок и низкое небо, там бесконечен простор, и взгляд порой не различает горизонта…
Трепетные снежные лепестки цветущей морошки и белые возвышения ягельников, зеленовато-радужные ленты северного сияния, предвещающие непогоду, непроглядные туманы и редкие дожди, земля под ногами, пружинящая, словно дорогой ковер с длинным ворсом… Возьми мою боль, небо! Донеси ее до затуманного края на лебединых крыльях, криком чаек выплачь ее над зелеными волнами, преврати ее в темные капли брусники… Возьми мою боль, небо… У меня больше нет сил сопротивляться ей… Непроглядная тоска застит глаза, и навсегда понимаешь, что такое ностальгия…
Мой дом там, где кончается земля…И ничто не может передать красоту того края… Там невысокие деревца льнут к земле, спасаясь от ветра, там туман ночует на серых камнях, там зимой простирается безмолвная белая равнина и день подобен ночи, а летом воздух звенит от сотен тысяч птичьих голосов и ночь подобна дню, там мелкие птахи не боятся людей и рыже-серые лемминги разрешают взять себя на руки. Там пронизывающие ветра обжигают морозным холодом или слепят снежной круговертью, там легко потеряться и трудно найтись, но там проще найти себя… Там суровы законы, там почти сразу ясно, чего ты стоишь, словно жгучее Солнце срывает маски, обнажая людские души, а узы Братства – священны. Там не важно, где ты живешь и во что одет, важно, кто ты на самом деле. Там тяжело выживать – но легко жить…
Возьми мою боль, небо!.. Прикоснись ладонями облаков к верхушкам далеких сопок, пролейся моим дождем в озерки и озера, оставь пенные хлопья на морском берегу… Возьми мою боль, небо...
И прости меня, что я не с тобой…
Сумки… аэропорты… вокзалы… Домой хочу! Надоело все… Неделю почти в дороге, а в разлюбезной столице округа в аэропорту даже поесть негде толком… Четвертые сутки туман и боковой ветер, ни один пилот в такую-то погоду к нам не полетит… Ох, не любят они Варандей… Еще бы только понимать, за что… О! Что объявляют? «Пассажиры рейса такого-то, вылетающего на Каратайку, пройдите в зону досмотра багажа для регистрации… Борт на Варандей откладывается на три часа по метеоусловиям Варандея.» Аааа! Они же на Каратайку над нами летят, над нами! Значит, там погода нормальная, а у нас – нет! Ветер разный. По силе и направлению. Что такое для ветра в тундре четыре-пять сотен километров? Прравильно, ничего… Черт, правда, как надоело все… Ну хоть бы экспедиционная вертушка пошла… Ага, и кто нас на нее возьмет? Тоже правильно, никто. Вон, сколько варандейцев скопилось, туда берут в первую очередь «своих»… Пойти на улицу выйти, что ли… Хорошо еще, не слишком холодно. И дождик вроде перестал… Осень в Заполярье во всей своей красе. На Большой Земле еще в летних платьицах ходят… Впрочем, грех жаловаться, могло быть намного хуже. Помнится, как-то раз снег угораздило выпасть как раз перед нашим приездом, а я – в босоножках. Красота! По снегу-то – почти босиком… Бред. Правда, надо признать, было такое всего раз. Как правило, холод все же не свирепствует, иногда даже солнечно бывает… Хотя в наших краях наличие солнца еще не гарантирует тепла даже летом. Если потянет северный или северо-восточный, никого тепла не жди. И черта-с-два, а не морошка, опять все вымерзнет. Интересно, а нынче сия ягода была? Если да, значит, дома уже стоит пара ведер… Если нет, опять придется брусникой обходиться, и то еще – тоже если будет. Если снег не ляжет раньше, чем она вызреет. Так… Опять облачность низкая, да? Процентов на восемьдесят можно гарантировать, что снова будет дождь. Что, конечно, означать может только одно – теперь уже по метеоусловиям закроют сам Нарьян, и снова придется ночевать в этих дурацких гостиницах, где от холода и сырости едва закрываются двери в комнатах (дома-то отопление круглогодичное, еще бы, котельная топится сырой нефтью, которая самотеком идет из скважины, затрат на горючее – никаких, а здесь его, отопление то есть, дадут только в середине сентября…), и завтра снова с утра пораньше сюда, в аэропорт, и снова такой же день… Разве что кто из наших прилетит из Архангельска завтрашним рейсом… Брр, терпеть не могу АН-24 за совершенно специфический «самолетный» запах, то ли дело АН-26… впрочем, АН-2 я люблю еще меньше… И чего они натаскали сюда дерн по осени? Песок пытаются закрыть? …ага. Сейчас. Во-первых, никуда они от песка не денутся. А во-вторых, ну кто кладет дерн в конце августа? Не приживется ведь, заморозки скоро совсем… (и ведь правда – не прижился…[комментарий из будущего]) И березки посадили… Только ведь тоже – выживут ли?..
Мама? Что? Объявили посадку? В этакую-то погодку? Кому-то из пилотов что-то на Варандее срочно понадобилось, не иначе. Ну, да нам-то какая разница? Домой бы поскорей… Достала дорога… Интересно, и сколько часов мы сегодня лететь будем? Помнится, если ветер хвостовой – так минут сорок, а уж если встречный… часа 2,5, не меньше. Только бы там еще посадку разрешили, а то ведь бывало и такое, что над поселком люди пролетали и возвращались обратно. Хорошо еще, нам везло хоть в этом… Уф, регистрация позади, но радоваться рано, радоваться будем, когда на варандейский песок шагнем, выйдя из «Аннушки». Ага, сумки, как обычно, не досматривают – мол, кому вы нужны, все друг друга знаете, если что не то везете – самим же расхлебывать… Вечно здесь сквозняки… Так… Наконец-то… В самолете… Сумки сбросаны в хвосте, стандартный перегруз человека на три… Все как обычно. Проводить взглядом Нарьян-Мар, помахать рукой Печоре (не дай бог, вернут с полпути обратно) – и спать… Ммм… Да? Что? Прилетели? Уррра! Бочки ГСМ на берегу… о, так называемая «посадочная полоса» – длинный ровный участок берега… садимся! Наконец-то – дома!..
…Здравствуй, Варандей…
Было начало июня. Снег только-только стаял, и в поселке на песке зазеленели листочки ромашки и какого-то злака, а тундра еще стояла совсем бурая после зимы с рыжими пятнами тех же злаковых, зелеными вкраплениями ниточек игольчатой вороники, седыми лентами ягельников и ярко-красными полянками несъедобных ягод… Одна из первых вылазок из поселка – недалеко, конечно, так, чтобы, если наползет туман, все же было видно, куда возвращаться – да и лет-то нам всего по десять. («Нам» – это мне и моей детской подружке. Так ведь и разошлись пути, и не жалею…) Низкие облака поднимаются выше, может, даже солнышко выглянет – весна выдалась пасмурная… Мы просто брели по кочкам, радуясь пружинящей под ногами земле, и разговаривали то ли о пустяках, то ли о чем важном – поди теперь вспомни… И вдруг мой взгляд упал на одинокие веточки вербы – она обычно растет небольшими кустиками, а тут – всего три или четыре прутика… Но важно было не это – на зелено-коричневом стволике золотились в луче все же выглянувшего солнца крупные пушистые «сережки» – первые! Самые первые! Тундра проснулась! Сильных холодов не будет, и снег уже не ляжет больше! Вербочка зацвела… Я тихонько засмеялась – такое счастье вдруг нахлынуло… И она непонимающе на меня посмотрела, спросив, с чего это я вдруг. Вот ведь как чувствовала – не хотела говорить, мол, мелочи, так просто… Да ведь разве ребенку радость в себе удержать? Я взяла с нее слово, что она их не тронет, и махнула рукой на распустившуюся вербу… А когда опустила взгляд к земле, проводив низко летевшего кулика, улыбка застыла на губах, а на глаза навернулись слезы – на коленях перед вербочкой, самой первой распустившейся вербочкой, моим сокровищем, моей весточкой весны стояла моя подружка и вырывала тонкие веточки из земли, потому что вербу невозможно сломать голыми руками, она лишь гнется, особенно по весне, когда все в тундре напитано талой водой… На мой задушенный вопль сквозь плотный комок в горле «ты же обещала!» ответом был пустой взгляд и равнодушное «ну и что?»… Меня словно наотмашь ударили по лицу (а ведь никто никогда пальцем не тронул) – даже в глазах потемнело… Я развернулась и пошла домой, заталкивая слезы поглубже внутрь – никто не должен видеть, что я плачу! – а она так и не поняла, что случилось…
…Много времени прошло, много разного потускнело в памяти, и хорошего, и плохого, – а то ощущение предательства все еще помнится болезненно и остро. Ведь она обещала… Обещала… Зная, что сорвет их…